Четыре года сражался Берен с Врагом в лесах Дортониона. За это время он подружился со многими зверями и птицами, немало помогавшими ему переносить участь одинокого скитальца и скрываться от глаз врага. Берен не ел мяса, не убивал ни одного существа, если оно не предалось Морготу. Страх смерти был незнаком отважному, дерзкому до отчаяния воину, и скоро о его подвигах заговорили не только в Белерианде, но даже в Дориате. Дошло до того, что Моргот назначил за его голову такую же награду, как и за голову Верховного Короля Нолдоров Фингона; однако орки куда охотнее разбегались при одних только слухах о его появлении, чем искали с ним встречи. Наконец Саурон выступил против одного Человека с целой армией, во главе которой шли волки-оборотни - жуткие твари, в чьи тела ближайший подручный Врага вселил наиболее злобные и ужасные души. Они наводнили леса и долины и скоро все чистые существа ушли оттуда. Пришлось уходить из Дортониона и Берену.
В начале снежной зимы он покинул могилу отца и ушел в горы Горгората. Поднявшись на один из перевалов, увидел он далеко на юге земли Зачарованного Королевства и ощутил неожиданное желание отправиться туда, хотя и слышал, что ни один Смертный еще не ступал на землю Дориата.
Непросто было Берену выполнить такое намерение. Страшно заглядывать в пропасти Эред Горгората. Мрак укрыл их задолго до прихода в мир Солнца и Луны. А дальше простираются пустыни земли Дунгофаба, где столкнулись колдовство Моргота и чары Мелиан. Здесь ум и сердце Человека или Эльфа испытывают безотчетный ужас и смертную муку. Здесь в жутких щелях еще притаились потомки Унголианты, плетущие паутину, незримую для глаз, но смертельно опасную всему живому; здесь еще бродят твари, порожденные довременным мраком: каждое утыкано десятками глаз, под взглядом которых цепенеют и засыпают навсегда Люди, звери и птицы. Здесь нет еды и питья для случайного путника; здесь только смерть раскинула сети на каждом шагу. Неудивительно поэтому, что путь Берена по таким страшным местам прослыл среди живущих подвигом великим. Сам он не любил вспоминать о своем путешествии, и никто не знает, как отыскал дорогу сын Барахира. Но не только ужасы Горгората остались позади. Берена не смог остановить и Пояс Мелиан. Впрочем, сама супруга Короля Тингола так и предсказала когда-то, провидя судьбу, направлявшую отважного воина.
Что встретил в пути Берен, с какими трудностями столкнулся - неизвестно. Ведомо лишь, что в Дориат он добрался поседевший и согбенный, словно провел в дороге многие годы. Но вот однажды летом, бродя как-то светлой лунной ночью в лесах Нэлдората, он повстречал дочь Короля, Лучиэнь. Стоило ему увидеть дивный силуэт, танцующий на вечно-зеленом холме возле Эсгалдуина, как разом забылись усталость и муки, перенесенные в пути, отступили перед очарованием волшебного видения, ибо волшебно-прекрасна была Лучиэнь, прекраснее всех Детей Илуватара в этом мире. Синий, как вечернее небо, плащ струился за спиной Лучиэнь, мерцая золотым шитьем; темные волосы, словно сгустившийся сумрак, волной ниспадали на плечи и искрились серые глаза, словно сумерки, пронизанные светом звезд. И вся она была волнующимся бликом в листве, голосом чистых звенящих струй, жемчужным сиянием туманов вечерней земли; нездешним светом, мягким и таинственным, озарено было лицо Лучиэнь.
И вдруг она пропала, исчезла меж ветвей, растаяла в сумерках, оставив очарованного Берена в полной неподвижности. Придя в себя, долго искал он ее, бродил в лесах, крался осторожно к полянам, залитым лунным светом, и не заметил, как пришла осень, а за ней - зима. Не зная имени девушки, он звал ее про себя - Тинувиэль - Ночной Соловей - Дочь Сумерек на языке Серых Эльфов. Несколько раз ему казалось, что он видит ее то в летящих по ветру листьях, то звездой, сверкающей сквозь траву на вершине холма, но каждый раз нападало на него странное оцепенение и тело отказывалось повиноваться своему хозяину.
В канун весны, перед рассветом, танцевала Лучиэнь на зеленом холме. На душе у нее было так хорошо, что из радости и счастья невольно родилась песня - такая же трогательная и естественная, как песня жаворонка, когда от ворот ночи взмывает он ввысь и видит солнце, а мир внизу еще дремлет под меркнущими звездами. Песня Лучиэнь звенела, как сама весна, она разбила последние оковы зимы и окрест просыпались говорливые ручейки, а по следам дочки Короля поднимались из стылой еще земли первые подснежники.
И Берен, наконец, обрел голос и позвал ее тем именем, которым давно привык называть в мыслях.
- Тинувиэль! - воскликнул он и, подхваченное эхом, нежное слово разнеслось далеко по пробуждающимся лесам.
Удивленная, остановилась Лучиэнь и не исчезла на этот раз мимолетным видением, а молча ждала подходящего Берена. Глаза их встретились и в этот миг свершилось то, чему суждено было свершиться. Любовь осенила их своим крылом и, не чувствуя времени, стояли молодые на вершине холма, держась за руки. Но с первым лучом солнца Лучиэнь встрепенулась, - и во уже нет ее, словно и не было никогда. Сраженный одновременно блаженством и скорбью, рухнул Берен на землю без чувств и провалился в темное забытье. Очнулся он холодным, как камень, чувствуя в сердце только пустоту и одиночество. Словно слепец, шарил он руками по воздуху, стремясь снова ощутить свет, бывший с ним, и несказанная мука стала первым подарком Предначертания, соединившего их судьбы. Ибо на Небесах уже слились дороги бессмертной эльфийской девушки и смертного воина.
Надежда готова была покинуть Берена, когда вернулась его возлюбленная, и с тех пор приходила часто. Не помня себя от любви, блуждали они всю весну и лето по лесам Зачарованного Королевства. Не было среди Детей Илуватара никого, кто мог бы сравниться с ними счастьем; а о том, что будет оно коротким - не ведали они.
Жил в Дориате менестрель Даэрон. давно уже воспылавший чувством к дочке Короля. Он-то и выследил влюбленных и выдал их Тинголу. Разгневался государь, ибо дороже всех сокровищ мира была ему Лучиэнь; он старался окружить ее князьями и знатными Эльфами, а Людей даже не допускал ко двору. Гневные упреки обрушил он на дочь, но Лучиэнь ничего не рассказывала, пока не вымолила у Тингола клятвы в том, что Берену не грозит опасность. Слуг Король все-таки послал, наказав им схватить дерзкого и доставить во дворец. Но Лучиэнь опередила их; она сама привела возлюбленного и встала с ним перед троном Короля.
Негодующим взглядом окинул Тингол воина. Мелиан сидела рядом с супругом молча. Грозно вопросил Король:
- Кто ты, посмевший явиться сюда, как вор? Как осмелился ты посягнуть на мой трон?
Оробел Берен. Великолепие Менегрота и величие Короля потрясли его, и не нашел он сразу достойного ответа. Но тут раздался звонкий голос Лучиэнь:
- Отец! Перед тобой - Берен, сын Барахира. Великий вождь Людей и злейший враг Моргота. О его подвигах Эльфы слагают песни!
- Что он, сам за себя говорить не может? - остановил ее Король, и обратившись к воину, опять сурово спросил:
- Чего ты ищешь здесь, несчастный Смертный? Почему покинул свою страну и как попал в мою, куда твоим родичам дорога заказана? Может быть, есть причина, почему должен ты избежать наказания за дерзость и глупость?
Поднял, наконец, глаза Берен и встретился взглядом с Лучиэнь, потом посмотрел на Мелиан и почувствовал, как дар речи вернулся к нему. Не было больше страха; достоинство и гордость представителя старейшего среди Людей рода проснулись в нем и помогли ответить Королю твердым голосом:
- Мне ничего не нужно было в твоих землях, Правитель. Я просто шел, куда вела меня судьба, а вела она сквозь такие опасности и испытания, с которыми мало кому из Эльфов довелось встречаться, и только теперь понял - зачем. Здесь ждала меня величайшая драгоценность этого мира; я нашел ее и терять не намерен. Ни огонь Моргота, ни скала, ни могущество эльфийских королей не отнимут у меня это сокровище - твою дочь, Правитель, ибо нет ей равных под небом среди Детей Единого!
Мертвая тишина настала в тронном зале после этих слов. Все, кто собрался там, не сомневались, что дерзкому Смертному осталось жить считанные минуты. И в этой напряженной тишине медленно и тяжко упали слова Короля Тингола:
- Смерти достоин любой за такие слова. И она не заставила бы ждать себя, не произнеси я клятву, в чем горько раскаиваюсь теперь. Это говорю я тебе, презренный Смертный, хоть ты и научился в окаянной земле прокрадываться куда не надо, как тать и раб Врага!
Вскинул голову Берен и гордо ответил:
- Заслужил я смерть или нет - сейчас ты волен распорядиться моей жизнью. Это так. Однако оскорблений твоих я не приму. Вот кольцо - дар Короля Фелагунда отцу моему Барахиру после битвы на Севере. Я не безродный, не лазутчик и не раб. Ни один Эльф, будь он хоть трижды королем, не вправе бросать моему Дому такие упреки!
Говоря это, Берен высоко поднял кольцо, и глаза всех присутствующих невольно обратились к горящим зелеными огнями самоцветам Валинора. Все тотчас признали работу Нолдоров: тела двух змеек с огромными изумрудными глазами причудливо сплетались в кольцо, причем одни из них защищала, а другая стремилась поглотить венец из золотых цветов и листьев. Таков был древний знак Дома Финарфина. Наклонилась Мелиан и шепнула на ухо Тинголу:
- Не тебе посягать на жизнь героя. Дорога его далеко и конец не близок. Остерегись задевать честь избранника Судьбы!
Но Король словно и не слышал ее слов. Он смотрел на любимую дочь и думал: "Какой-то ничтожный Человек… сын мелких, недолговечных правителей! Мыслимо ли, чтобы такие посягали на мою дочь и оставались в живых?" Вслух же он произнес:
- Я вижу кольцо, сын Барахира. Вижу я и гордость твою, и если ты считаешь высоким род свой, - не стану спорить. Но подвиги отца еще не дают сыну права на нашу дочь. Ты говоришь, что нашел свое сокровище, а я еще нет. Оно спрятано за огнем Моргота, скалой и сталью, которые, по твоим словам, тебе не страшны. Без этого сокровища могущество эльфийских королей не полно. Говоришь, судьба вела тебя? Вот пусть и дальше ведет. Ступай и добудь мне то, что выше могущества всех эльфийских королей. А когда ты вложишь мне в руку Сильмарилл из Короны Моргота, тогда, если дочь моя пожелает, можешь взять ее в жены. Ты говорил о величайшем сокровище мира - ты получишь его. Но сначала — Сильмарилл. Говорят, в нем заключена судьба Арды, но ты, я думаю, не будешь считать себя в накладе.
Нет, гром не грянул, не разверзлись Небеса, но судьба Дориата была решена этими словами, а Тингол прикоснулся к проклятью Мандоса.
Все, кто был в зале, поняли, что Король не собирается нарушать данной клятвы и все-таки посылает Берена на верную смерть. Даже во время Осады вся мощь Нолдоров не помогла им хотя бы издали увидеть хоть луч сияния дивных Камней Феанора. Враг вделал Камни в свою Железную Корону и не расставался с ней. В глубинах Ангбанда стерегли ее бессонные барлоги, мечи бесчисленных орков, неприступные стены, неодолимые запоры и вся темная власть Моргота.
Беспечно рассмеялся Берен.
- Недорого ценят короли Эльдаров своих дочерей. Если они отдают их за самоцветы, созданные их же руками, и если такова вол твоя - я добуду тебе Сильмарилл. И когда мы встретимся снова, он будет у меня в руке. Мы не в последний раз встречаемся с тобой.
Он взглянул на Мелиан - она по-прежнему молчала, - простился с Лучиюнь, низко поклонился Королю и Королеве, отстранил стражу и покинул Менегрот.
Только когда закрылись за ним резные двери, заговорила Мелиан:
- Коварен твой замысел, супруг мой Король. Но вот что я скажу тебе. Если сила не покинула меня и не обманывает предвидение, то - исполнит Берен задание или сгинет, скитаясь, - все одно, добра не жди. Сегодня ты обрек либо себя, либо нашу дочь. Теперь судьба Дориата навеки связана с участью другого, более сильного королевства.
И опять не внял Тингол жене своей.
- Ни Эльфам, ни Людям, - ответил он, - не продаю я своих сокровищ. Даже если вернется когда-нибудь Берен живым в Менегрот, не видать ему больше белого света, хоть и клялся я не причинять ему зла.
С этого дня молчаливой стала дочь Короля. Теперь никто не слышал ее звонких песен. Тревожная тишина пала на леса, и длиннее стали тени в королевстве Тингола.

Был осенний вечер, когда Фелагунд, Берен и десять их спутников покинули Нарготронд. Вдоль берега Нарога они дошли до Водопадов Иврина. В Сумеречных Горах наткнулись на стоянку орков и ночью перебили их, забрав оружие и одежду. После этого Фелагунд искусно загримировал свой отряд под банду орков. Это помогло им продвинуться очень далеко на север, держа путь к западному проходу между хребтом Эред Ветрин и плоскогорьем Таур-ку-Фуин. Уже некоторое время за ними наблюдал из своей башни Саурон. Сомнения одолевали подручного Врага. С одной стороны - ничтожная ватага орков спешила на север, возможно, по воле Темного Владыки; с другой - всем слугам - Моргота, идущим этой дорогой, велено было давать отчет Саурону о своих делах и новостях, собранных в пути. В конце концов, Саурон решил не рисковать и послал слуг, наказав доставить непонятных орков пред свои очи.
Теперь поединок Саурона и Фелагунда, прославленный потом в песнях, стал предрешен. И он состоялся, причем оружием в нем были заклинательные песни. В старой балладе рассказано, как сила Короля Фелагунда скрестилась с темным знанием Саурона.
Первым начал Саурон.

Он запел песню о древнем ведовстве,
О незримых ударах, о вероломных ранах,
О предательстве и хитрости,
Открывающих замыслы врага.

Только чуть заметно покачнулся Король Фелагунд.

И запел в ответ песню о нерушимой стойкости,
Об отпоре, о сражении с превосходящими силами,
О тайне, что помогает выстоять,
О верности союзу, свободе и освобождении из плена.

О том, как меняется облик, звучала песня,
О ловушках, которых удается избежать,
И о темницах, из которых находится выход,
Об оковах, распадающихся с лязгом и треском...

Сила заклинаний раскачивала соперников; пошатываясь и сутулясь под непомерной тяжестью вздымаемого речитативом заклятья, Фелагунд боролся, вкладывая в свои слова все могущество эльфийской магии. Вот в его напеве послышались

Птичьи трели на рассвете в Нарготронде;
Где-то далеко, за западным окоемом,
Шелест морских волн,
Ласкающих жемчужный песок Благословенного Края;

Тогда сгустился мрак и тень покрыла Валинор.
Пролилась алая кровь у моря,
Где Нолдоры подняли меч на братьев,
Где воровством увели из прекрасных светлых гаваней
Гордые корабли с белыми парусами.
И вот завыл ветер, воют волны, летят вороны.
Дыбятся с грохотом ледяные торосы на севере.
Стонут пленники в темницах Ангбанда.
Грохочет гром и полыхают багровые костры...

... упал Король Фелагунд у подножия трона.
Саурон сорвал с них орочьи обличья, но хоть и видел теперь, с кем имеет дело, большего узнать не мог. Кто они? Куда и зачем шли? Эти вопросы не давали ему покоя. Он бросил пленников в подземелье и угрожал безжалостной расправой, если ему не скажут правду. Время от времени во тьме вспыхивали страшные глаза, и волк-оборотень пожирал одного из несчастных, но никто не дрогнул и не выдал тайны.

В подземелье Саурона в живых оставались лишь Берен и Король. Приспешник Врага давно уже сообразил, что ему попались непростые пташки. Слишком очевидны были величина и мудрость Короля Фелагунда. Но Саурон твердо решил разгадать тайну их безнадежного похода, оставив напоследок одного, самого главного.
И вот во тьме снова вспыхнули горящие глаза волка-людоеда; Собрал все силы Король Фелагунд, разорвал цепи и схватился с оборотнем врукопашную. Голыми руками он убил огромного зверя, но и сам был смертельно изранен в этом поединке. Тогда обратился он к Берену.
- Я скоро уйду. Мне предстоит долгий отдых за Горами Амана, в Залах Безвременья. Может статься, я не скоро вернусь, и не знаю, встретимся ли мы еще раз в жизни или в смерти. Ведь судьбы у наших народов разные. Прощай!
И он умер, Великий Король Нолдоров, умер во мраке подземелья в башне, выстроенной когда-то им самим. Ушел за море Финрод Фелагунд, светлейший и благороднейший из Дома Финвэ, ушел, выполнив клятву до конца. Горько оплакивал его Берен.
В этот скорбный час Лучиэнь вступила на мост, соединявший остров с башней и сушу. Она запела, и никакие стены не могли заглушить голос любви и сострадания. Дивные звуки достигли слуха Берена, и подумалось ему, что это сон, ибо звезды засияли над головой у него, выросли вокруг деревьев, и птицы пели на ветвях. Тогда запел он в ответ песнь, сложенную им когда-то во славу Семизвездья - Серпа Валаров - созвездия, созданного Вардой на северном небе, как символ неминуемого падения Моргота. Но тут силы оставили воина, и он упал без чувств.
Лучиэнь услышала голос любимого и запела снова. Но теперь песня ее звучала такой силой, что взвыли волки на острове, и сам остров содрогнулся. Саурон стоял на самом верху башни, окутавшись черными думами, и с улыбкой слушал голос Лучиэнь. Он узнал дочь Мелиан. Давно уже молва о красоте Лучиэнь перешагнула границы Дориата, и теперь Саурон размышлял, как бы пленить ее и доставить Темному Властелину, рассчитывая на великую награду. Он послал на мост одного из своих волков. Мгновенно и бесшумно Ган убил его. Ту же участь разделили и другие волки, один из другим отправленные недоумевающим Сауроном на мост. Наконец, послан был Драуглин - жуткий зверь, воплощение злобы, вожак и прародитель волков-оборотней Ангбанда. Могуч он был необыкновенно, и долог был его поединок с Ганом. Жестоко израненный, вырвался оборотень и подох у ног Саурона, успев прохрипеть напоследок: "Ган здесь!"
Как и все в этой стране, знал Саурон жребий Убийцы Волков из Валинора. И вот решил он сам сразиться с великим псом. Приняв облик волка, сильнейшего из всех, бывших в мире, он отправился на мост.
Столь ужасным было его появление, что в первый миг Ган дрогнул и отскочил в сторону. Саурон бросился на Лучиэнь. Увидев глаза, горящие неутолимой злобой, ощутив смрадное дыхание чудовища, Лучиэнь лишилась чувств. Но падая, она взмахнула полой своего волшебного плаща перед мордой зверя, и он споткнулся, ибо мимолетная дрема овладела им. И тогда Ган прыгнул вперед. Началась битва между великим псом и волком-Сауроном. Рев, грозное рычание, лязг клыков достигли даже слуха часовых на отрогах Эред Ветрин, повергая их в ужас. Всю свою колдовскую силу пустил в ход Саурон. Но и чар, и дьявольской ловкости, и силы оказалось мало, чтобы победить друга Охотника Оромэ. Ган схватил врага за горло и пригвоздил к земле. В панике Саурон обернулся змеей, но это не помогло - Ган мертвой хваткой сжимал челюсти на горле противника. Тогда стал Саурон самим собой, но и тем не поправил дело, понимая уже, что придется покинуть тело, пока не задушил его окончательно проклятый пес. А тут еще Лучиэнь, пришедшая в себя, встала над ним и сурово пообещала содрать с него шкуру, какой бы она ни была, чтобы жалкий, голый дух предстал перед Морготом на вечное посрамление.
- Там до конца времен трястись тебе под презрительным взглядом своего хозяина, если не отдашь мне сейчас же власть над островом! - молвила разгневанная принцесса.
И Саурон сдался. Власть над островом перешла к Лучиэнь. Ган нехотя разжал челюсти, и с моста рванулся вверх огромный упырь. Силуэт его мелькнул на лунном диске и умчался в неровном полете, капая кровью из жестокой раны на горле. Он затаился в какой-то щели и жил там в постоянном ужасе, вздрагивая от малейшего шороха.
Лучиэнь громко провозгласила свою власть над бывшим владением Саурона. В тот же миг исчезли темные чары, рассыпались стены, рухнули ворота и обнажились подземелья. Распались узы пленников и рабов, громко закричавших от неожиданной боли - это лунный свет после долгого мрака ударил им в глаза. Узники выбирались на поверхность земли, и только Берена не было между ними. Долго искали Ган и Лучиэнь, пока не нашли его скорбящим у тела Короля Фелагунда. Он так глубоко погрузился в страдание, что лежал недвижимо и не слышал шагов своей любимой. Она же, испугавшись его неподвижности, сочла его мертвым и, обвив шею друга руками, упала в обморок. Берен с трудом вернулся из глубин скорби, увидел небо над головой и Лучиэнь у себя на груди. Он бережно поднял ее на руки, она открыла глаза и, наконец, взгляды их встретились. В этот миг первый луч солнца вырвался из-за гор и над темными хребтами занялся новый день.
Короля Фелагунда похоронили на вершине холма, на острове, принадлежавшем ему когда-то. Остров снова был чист; зеленая могила светлейшего эльфийского государя Финрода, сына Финарфина, оставалась в покое до тех пор, пока вся эта земля не была разрушена и не опустилась навеки на дно морское. Государь же Финрод и поныне бродит рядом с Финарфином в лесах Эльдамара.

Через многие опасности пришлось пройти нашим героям, прежде чем, покрытые пылью дорог, достигли они долины, лежащей перед Вратами Ангбанда. По обе стороны дороги все чаще зияли провалы, откуда змеился едкий дым. Тут и там торчали высокие утесы с зазубренными вершинами. На них сидели грифы-могильщики и орали противными, зловещими голосами. Впереди были Врата. Дорога сначала ныряла под темную арку, а за воротами вздымалась тысячефутовая скальная стена.
И вот тут Берен и Лучиэнь остановились, как вкопанные, ибо Врата охранялись. О таком страже в Средиземье еще не слыхали.
Когда до Моргота стали доходить вести, что по лесам и долинам разносится лай Гана, огромного боевого пса, отпущенного Валарами на волю, Темный Властелин вспомнил древнее пророчество. Тогда выбрал он из породы Драуглина волчонка и сам вскормил его живым мясом, наделив частью своей силы. Очень скоро волчонок вырос в громадного зверя; он уже не помещался ни в какую пещеру и большее время проводил у ног Моргота, вечно голодный. Хозяин вселил в него адский, неукротимый дух, и Каргарот - Красная Глотка - стал великим волком. Предания тех дней называли его Анфауглир - Лютый Зверь. Теперь он вполне подходил для целей Моргота и занял место перед Вратами Ангбанда, ожидая появления Гана.
Его-то и увидели наши путники. Каргарот заметил их еще раньше и теперь пребывал в сомнениях. В Ангбанде давно прослышали о смерти Драуглина, значит, тут на дороге стоит либо его призрак, либо..., нет, большой сообразительностью Каргарот не отличался. Так что он просто преградил дорогу пришельцам; И тут Лучиэнь услышала внутренний голос. Так говорили на Заокраинном Западе... Недаром она была по матери из рода Майя. Отбросив шкуру летучей мыши, она предстала перед огромным зверем, маленькая, но сияющая и грозная в своей решимости. Воздев руку, она повелительно произнесла:
- О, исчадие зла! В темное забвение повергаю тебя. Забудь о бремени жизни! Спи! - и Каргарот рухнул, словно пораженный молнией.
Берен и Лучиэнь вошли в ворота и долго спускались в подземелье. Они совершили величайший подвиг, равного которому не знали ни Люди, ни Эльфы. Добравшись до самого нижнего зала, пройдя через завесу ужаса, они оказались перед троном Моргота, где по стенам, увешанным орудиями пыток, перебегали багровые сполохи. Берен по-волчьи скользнул вдоль стены и затаился под троном. К счастью, Моргот не заметил его, ибо смотрел на Лучиэнь. Под взглядом Врага маскировка ее куда-то исчезла, но принцесса бестрепетно вынесла страшный взор, назвала себя и, словно бродячий менестрель, предложила спеть перед хозяином. Красота ее ослепила даже Моргота. В его черной насквозь душе заворочался замысел, самый гнусный с тех пор, как покинул он Благословенный Край. Он так увлекся картинами, проплывавшими перед его извращенным внутренним зрением, что совершил роковую ошибку, ослабив на миг волевой контроль над девушкой. Неуловимым движением она переместилась в тень, ускользнув от его взгляда, и запела. Столько силы очарования было в звуках этой дивной песни, что Моргот невольно вслушался, и тут же глаза его застлала пелена, а взор напрасно блуждал по залу, силясь отыскать светлую фигурку.
Весь Ангбанд неудержимо клонило в сон. Огни факелов пригасли, но зато вспыхнули белым пламенем Сильмариллы в Короне Моргота. Неимоверная тяжесть стала медленно пригибать голову Темного Владыки, и не было у него сил противиться этому. А тут еще Лучиэнь, снова надевшая шкуру летучей мыши, прянула вверх, еще более незримая во мраке, клубившемся под потолком, и оттуда голос ее пролился каплями дождя, падающего на водную гладь. Монотонен и усыпляющ был этот звук; и тогда взмахнула Лучиэнь волшебным плащом перед глазами Врага, и канул он в забытье, подобное Довременному Ничто, где странствовал когда-то в одиночестве. Словно великий горный обвал рухнул Черный Властелин со своего трона, побежденный чарами, и застыл, распростертый на дне своего ада. Железная Корона с дребезжанием скатилась у него с головы. И настала тишина.
Берен тоже лежал возле трона в оцепенении, но Лучиэнь коснулась его, и он вскочил на ноги, сбросив волчий облик. Выхватив Ангкрист, он быстро освободил из железных когтей Короны Сильмарилл. Когда он сжал в ладони дивный камень, рука его стала подобной небывалому светочу, но - чудо! - камень не обжег смельчака. Конечно, Берен тут же подумал: а что мешает ему вынести из Ангбанда все три Камня Феанора? Но, видно, судьба Камней была иная. Кинжал в руках Берена сорвался с зубца Короны, скользнул вниз и задел щеку Моргота.
Это так напугало наших храбрецов, что они бросились бежать, не помышляя ни о чем другом, как выбраться наружу и еще раз увидеть белый свет. Они и думать забыли о маскировке, но погони не было. Ангбанд спал. Однако, путь на свободу был закрыт. Каргарот давно очнулся и в ярости поджидал их на пороге. Лучиэнь слишком устала, у нее уже не было сил унять чудовище, бросившееся к ним. Тогда Берен шагнул вперед и высоко поднял Сильмарилл. Каргарот, присев на лапах от неожиданности, остановился...
- Убирайся прочь! - крикнул Берен. - Этот огонь испепелит тебя! - и поднес Сильмарилл к самым глазами волка.
Но, вопреки ожиданиям, Каргарот вовсе не был ни испуган, ни очарован. Разинув пасть, он щелкнул зубами и откусил руку воина вместе с Камнем. В тот же миг нестерпимое пламя вспыхнуло у него в утробе. Дикая боль затмила и без того невеликий разум, и он помчался гигантскими прыжками прочь, не разбирая дороги. От неслыханного воя дрожали и звенели скалы, живые твари в ужасе разбегались, потому что взбесившийся волк все сметал на своем пути. Как демон разрушения, вырвался он с севера и ураганом пронесся по Белерианду. Скрытая в нем сила Чудесного Камня делала Каргарота самым ужасным бедствием, когда-либо падавшим на эти земли.
Берен же лежал у ворот Ангбанда, и смерть приближалась к нему, потому что волчьи зубы были ядовиты. Лучиэнь отсосала яд и, собрав последние силы, остановила кровь и заговорила рану. Тем временем в недрах Ангбанда нарастал ропот, в котором уже слышались отдельные яростные крики. Пробуждались рати Моргота.
Казалось, отчаянное предприятие окончилось полным крахом. Но над ущельем уже плыли в воздухе три величественные птицы. Всем живым существам известно было дерзкое намерение Берена, да и Ган многих просил присматривать за воином и его подругой и помочь им при случае. Высоко в поднебесье, невидимые с земли, давно парили над царством Моргота Орлы Торондора. Последний эпизод великого приключения разыгрался у них на глазах, и когда безумный волк умчался прочь, они мгновенно спустились вниз и, подхватив Берена и Лучиэнь, взмыли ввысь. И вовремя.
Могучий гром прокатился под землей. Горы содрогнулись. Из жерла Тонгородрима вырвалось багровое пламя; раскаленные обломки начали рушиться на равнину. В испуге вздрогнули Нолдоры в Хитлуме. А Торондор летел над облаками, и уже остались позади и Дор-ну-Фауглиф, и Таур-ну-Фуин, и теперь под ними проплывала долина Тумладена. Здесь не было ни дыма, ни облачка. Далеко внизу Лучиэнь увидела волшебное зеленоватое сияние Гондолина. Смотреть ей мешали слезы. Она очень боялась, что Берен умрет, - за всю дорогу он не произнес ни слова и безвольно висел в могучих лапах, не открывая глаз.
Наконец, Орлы опустили их на землю у границ Дориата, на краю той самой поляны, откуда начал путь Берен, покинув спящую Лучиэнь. Птицы взмыли в воздух и унеслись к заоблачным кручам Криссаэгрима, а Лучиэнь немного успокоилась, потому что примчался радостный Ган, и теперь они вдвоем, как уже было когда-то, выхаживали Берена. Но теперешняя рана была куда страшнее той, нанесенной стрелой Карафина. Долго пробыл Берен в беспамятсве, пока дух его блуждал у рубежей смерти, но даже в забытьи терзала его лютая боль. Лучиэнь уже потеряла надежду вернуть любимого к жизни, когда он неожиданно открыл глаза, увидел молодую листву над головой, услышал тихое, нежное пение Лучиэнь и успокоенно вздохнул. Была весна.
С тех пор Берена стали звать Эргамион - Однорукий. Следы перенесенного страдания навсегда запечатлелись на его лице. Но любовь Лучиэнь снова подняла его на ноги, и снова бродили они рука о руку по лесам, звеневшим птичьими голосами, задержавшись надолго в этих местах, потому что Лучиэнь совсем не хотела возвращаться, предпочитая жизнь в скитаниях родному дому и блеску эльфийской принцессы. Берен на время успокоился, но обещание вернуться в Менегрот занозой засело у него в душе. К тому же он не хотел навсегда лишать Короля и Королеву дочери. По людским законам с волей отца нельзя было не считаться, разве что в исключительных случаях. Еще смущало Берена, что его прекрасная Лучиэнь вынуждена жить в лесах, словно какой-нибудь охотник, не имея ни почестей, ни одежд, ни украшений, подобающих эльфийской принцессе. Мысли эти не давали ему покоя и, спустя некоторое время, он все-таки увел Лучиэнь в Дориат. Видно, такова уж была воля судьбы.
Когда Лучиэнь исчезла из своей древесной тюрьмы, в Дориате надолго воцарилось уныние. Ее искали, но безуспешно. Даэрон, менестрель Тингола, ушел из страны, и никто больше не видел его. До прихода Берена он часто сочинял музыку для Лучиэнь, вкладывая в нее всю свою любовь. Его считали величайшим эльфийским менестрелем и часто ставили даже выше Мэглора, сына Феанора. В поисках Лучиэнь Даэрон исходил много дорог, перебрался через горы и, скитаясь по восточному Средиземью, долго сочинял элегию о прекраснейшей на свете эльфийской деве.
Примерно в это время Тингол, уставший от неизвестности, пришел к Мелиан, прося помочь в поисках дочери. Но Мелиан сказала: "Ты пробудил могущественные силы. Теперь можно только ждать, пока не исполнятся сужденные сроки".
Однако, скоро к Королю прибыл гонец от Келегорма. Тингол знал уже о странствиях дочери вдали от дома, о гибели Фелагунда и Берена, а теперь узнал и о том, что сейчас Лучиэнь в Нарготронде, и Келегорм хочет взять ее в жены. Разгневался Тингол и даже хотел пойти войной на Нарготронд, но вот уже новые вести пришли: Лучиэнь нет в Нарготронде, а сыновья Феанора изгнаны. Призадумался Король. Вряд ли смог бы он воевать против всего Дома Феанора. Пока же отправил он гонцов в Химринг и потребовал помочь отыскать дочь, обвиняя Келегорма в том, что он не отправил Лучиэнь домой сразу и не сберег ее. Гонцы выехали, но уже возле северных границ королевства подверглись неожиданному нападению обезумевшего Каргарота. Не помня себя от пожиравшей его внутренности боли, он смерчем пронесся через Таур-ну-Фуин и спустился к истокам Эсгалдуина. Пояс Мелиан не остановил его, а рок и сила Камня все гнали и гнали вперед. Словно огненный вихрь, ворвался он в неприкосновенные дотоле леса Дориата, и все живое спасалось от него, как от огня.
Только Маблунг, военачальник северных рубежей Дориата, смог спастись и сообщить Королю ужасные новости. И вот, когда весь Дориат был охвачен беспокойством, с запада вернулись Берен и Лучиэнь. Весть об этом далеко опередила их, входила радостной музыкой в темные дома, где поселились скорбь и страх. Когда подошли они к воротам Менегрота, огромная толпа следовала за ними. Берен спокойно вошел во дворец и подвел Лучиэнь к трону Тингола. Король растерянно смотрел на него, ибо давно считал мертвым; впрочем, вспомнив, сколько горестей и бед принес в Дориат этот Смертный, он нахмурился, и вот уже снова гневно глядел на похитителя любимой дочери. Берен не смутясь преклонил перед троном колени и звучно сказал:
- Я вернулся и теперь требую то, что принадлежит мне по праву.
- А как же твое обещание? - воскликнул Король.
- Оно выполнено, - ответил Берен. - Даже сейчас Сильмарилл у меня в руке.
- Так покажи его мне! - дрогнувшим голосом произнес Тингол.
Медленно вытянул Берен левую руку и разжал пальцы. Ладонь была пуста. Тогда протянул он правую руку...
Ужаснулся Король, видя недавнюю еще страшную рану вместо кисти руки воина. Гнев его стих. Он пригласил Берена и Лучиэнь сесть, и они рассказали ему историю своих невероятных странствий. В немом изумлении слушали ее собравшиеся в зале дворца. Наконец-то начал понимать Король Тингол, что не простой Смертный перец ним, а один из величайших героев Арды, и еще понял он, что никакая сила в мире не помешает этой невиданной Любви, в которой ясно различим промысел Единого. Не стал он искушать Судьбу и упорствовать, и Берен получил руку Лучиэнь перед троном Короля Дориата.
Но радость от помолвки была омрачена бесчинствами Каргарота. Когда народ узнал причину его бешенства, он испугался еще сильнее, справедливо полагая, что силу Великого Камня не укротить ничем. Для Берена рассказы о Безумном Волке послужили знаком близости окончания данной им клятвы. Неумолимый рок гнал волка к Менегроту, и Берен начал готовиться к великой охоте.
Не было еще под небом охоты более опасной. Предание называет тех, кто принял в ней участие: Ган - Великий Пес из Валинора; Маблунг Тяжелая Рука, Берен Эргамион и Тингол Сребромант, король Дориата. Они выступили рано утром, и на этот раз Лучиэнь осталась за воротами. Когда охотники перешли Эсгалдуин, почувствовала она свинцовую тяжесть на сердце, а солнце будто почернело в небе.
Охотники повернули на северо-восток, и там, где Эсгалдуин обрушивает свои воды в глубокое ущелье, настигли Каргарота. Волк лакал воду, стремясь хоть ненадолго притушить палящий огонь внутри, и при этом выл не переставая. Вой предупредил охотников, и они двинулись дальше со всей осторожностью. Однако волк все-таки заметил их первым. Может быть, холодные воды Эсгалдуина на миг принесли ему облегчение, а может, это опасность пробудила в нем былую хитрость, но только зверь мгновенно метнулся в чащу и залег в густом кустарнике, покрывавшем склоны ущелья. Напрасно рисковать не было нужды, поэтому они окружили заросли и стали ждать, готовые к любым неожиданностям. Тени в ущелье постепенно удлинялись.
Берен стоял неподалеку от Тингола. Посмотрев в другую сторону, он встревожился, обнаружив исчезновение Гана. Вдруг громовой лай раскатился над зарослями. Это Гану надоело бездействие, и он отправился вперед, рассчитывая поднять волка и выгнать на чистое место. Однако, Каргарот не принял боя с ним, а внезапно выскочив из кустов с другой стороны, бросился прямо на Тингола. Но Берен с копьем в руке преградил ему дорогу. Каргарот сбил его с ног и ударил клыками в грудь, но в этот миг Ган вылетел из зарослей огромным прыжком и обрушился всей тяжестью на спину волка. Оба покатились по камням, и началась великая битва. В яростном лае и рычании Гана слышались отзвуки рогов Оромэ и гневные голоса Валаров, а в жутком вое Каргарота - ненависть и злоба Моргота. От грома чудовищной схватки рушились скалы и сходили камнепады, заглушая грохот водопадов Эсгалдуина. Они бились насмерть. Но Король Тингол даже не смотрел на этот небывалый поединок. Он опустился на колени подле Берена, лежавшего на земле с рваной раной в груди.
Ган одолел Каргарота. Но здесь, в торжественно шумящих лесах Дориата, пробил час и его судьбы. Свершилось предначертанное. Множество ран получил в поединке отважный пес, и яд Моргота проникал все глубже и глубже в его жилы. Ган с трудом подошел к распростертому Берену и упал рядом с ним на землю. В третий и последний раз в своей жизни заговорил пес, прощаясь с воином. Берен не смог даже ответить, лишь молча положил руку на голову Гана. Так расстались они, и теперь, увы, навеки.
Маблунг и Велег, прибежавшие на шум схватки, стояли, уронив оружие, и плакали. Потом Маблунг ножом вспорол брюхо волка, и все увидели выжженные, почерневшие внутренности, среди которых правая рука Берена все еще сжимала Дивный Камень. И - странно, среди обугленных тканей она осталась совершенно нетронутой. Но стоило Маблунгу потянуться к ней - и она исчезла, а Сильмарилл засиял так ярко, что свет его мгновенно разогнал сгущавшиеся сумерки. Со страхом коснулся Маблунг Камня, взял его и вложил в левую руку Берена. От этого прикосновения привстал Берен, поднял над головой Чудесный Светоч, потом протянул его Тинголу, говоря: "Вот, исполнено теперь мое обещание, и долг мой избыт, и судьба завершена". После этого он замолчал и уже не говорил больше.